Макс Фрай - Жалобная книга [litres]
То-то же.
Он и не исчез. Полчаса спустя примерно и вовсе поднялся со стула, явно вознамерившись покинуть помещение. Я тут же торопливо шепнула Капитолине Аркадьевне: «Сейчас», — и пулей вылетела в холл.
— Ты еще никуда не делся? — спрашиваю.
Идиотский вопрос, конечно. Что, интересно, он может мне ответить? Вот же, стоит человек здесь, в метре от меня, хоть руками трогай, хоть ногами пинай — а что ж, и пнула бы, пожалуй, поделом! Нефиг быть таким хорошим, если способен исчезнуть из моей жизни в любую минуту. При таких склонностях надо притворяться необаятельным злодеем, этаким подонком-неудачником. Понимаю, трудно. Но надо, черт побери, стараться!
А он даже сейчас не старается. Глядит на меня почти удивленно из своего дурацкого, наверняка распрекрасного далека, где мне, чую, не найдется места. Ну и ладно. Пусть не находится. Главное, что он пока тут, рядом. Еще, стало быть, несколько секунд можно любоваться — как минимум. А возможно, и дольше. Но на такую роскошь я, признаться, не слишком рассчитываю.
Однако же нет, прощаться со мною никто пока не собирается.
— Поехали отсюда, — говорит. — Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как-нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому…
— Тем более что он сам всех обзвонил вчера, из аэропорта, перед самым отлетом, — вспоминаю. Ну да, Капа ведь мне только об этом и рассказывала, все уши прожужжала, а я, корова, едва слушала. — То есть, — поправляюсь, — не всех, а только своих учеников. А они остальным рассказали.
— И что? — он спрашивает равнодушно — так, лишь бы разговор поддержать.
— А как ты думаешь?
— На фиг его послали?
Киваю. Смотри-ка, угадал.
— Угу, — резюмирует. — Ну, послали, так послали. Их дело. По крайней мере, уж точно не мое… А ты-то сама что обо всем этом думаешь?
— Ничего, — говорю.
— Теперь придется, — вздыхает.
На этой оптимистической ноте мы выходим на улицу. Когда я куртку надеть успела, интересно? Нет ответа.
— Почему «придется»? — спрашиваю наконец. — И почему именно теперь?
— Потому что сейчас, как приедем домой, я передам тебе Знак, — будничным тоном объясняет он, проворачивая ключ в замке зажигания.
Машина ожила, заурчала, загремела, заревела, а я, напротив, обмерла, застыла, не дышу почти. Знак, ага. Передаст. Мне. Он.
Ясно.
Это, надо понимать, и есть последний день Помпеи. Ближайший вулкан уже готов приступить к своим обязанностям, мне осталось лишь принять подобающую позу, чтобы когда-нибудь, пару тысяч лет спустя, археологам было бы не слишком противно соскребать мои останки со стен этого весеннего дня, погребенного под толстым слоем пепла.
— Варенька, — говорит рыжий, неспешно выруливая на проезжую часть. — Ты имей в виду вот что: нас ждут большие, очень большие перемены. И я пока не знаю, как все сложится. Ни малейшего представления не имею.
Молчу, курю. Жду продолжения. Пусть себе говорит. Слова — это еще ничего, не слов я сейчас боюсь, но событий, после которых, как правило, наступает тишина. Так что я бы еще послушала, если можно.
— В половине двенадцатого я уеду. Ответов на вопросы: когда вернусь? — вернусь ли вообще? — и даже: кто вернется вместо нынешнего меня? — у меня нет. Вполне возможно, приеду часа через два-три, завалюсь спать, как ни в чем не бывало, а наутро скажу: «И чего суетился, дурак? Зачем человека пугал?» Часто именно так и бывает после большого переполоха…
Ага. Это, надо понимать, начинается пытка надеждой. Я-то думала, хоть от этого буду избавлена.
— А может быть, — продолжает, — не вернусь вовсе. Вообще никогда. Так, мне сказали, бывает. А может быть, вернусь, но не найду дорогу домой. Или даже найду дорогу, но не узнаю тебя. Или узнаю, но не смогу вспомнить, что нас связывает. Ты уж, пожалуйста, напомни, если так случится, ладно? И не обижайся на дурака: фиг знает, сколько тысячелетий спустя я вернусь домой.
— Хорошие у тебя прогнозы. А толком объяснить слабо?
Я, честно говоря, начинаю сердиться. Ну вот зачем туману подпускать, когда и так давно уж на фиг ничего не понятно?!
— А толком объяснить слабо, — печальным эхом откликается этот засранец. — Толком — ишь ты! Толком я и сам ничего не понимаю. Мне обещали затяжной прыжок в восхитительную вечность. Прожить все возможные и невозможные повороты своей судьбы, в точности как мы проживаем чужие жизни. Ну, или почти в точности… И если тебе хоть что-то понятно, пожалуйста, теперь растолкуй это мне. Потому что я сам талдычу, как попугай, а понять — нет, не могу пока.
— Ну, то есть ты вернешься через пару часов, прожив очень много лет? — переспрашиваю осторожно. — Миллион какой-нибудь, так, что ли?
— Может, так; может, не так. Мне сказали, не все возвращаются. И непонятно даже, как лучше. Я, Варенька, правда, не очень понимаю, во что могу превратиться от жизни такой. И снесет ли меня после этого земля. То существо, с которым я чай пил, оно, знаешь ли, вообще не пойми кто. То дядька, то тетка, а то и вовсе мальчишка. Превращается, в кого попало, иногда, кажется, нечаянно…
— Это как раз ничего, — вздыхаю. — Из тебя получится вполне сносная девчонка. Будем, что ли, дружить.
— Тоже вариант… А теперь, пожалуйста, послушай меня внимательно, ладно? Если я к утру вернусь, мы с тобой, надеюсь, действительно как-нибудь разберемся. На худой конец, если совсем все забуду, влюблюсь в тебя еще раз. Дурное дело нехитрое… А если не вернусь, тогда вот что. За квартиру я заплатил до конца месяца. По крайней мере, на какое-то время крыша над головой у тебя будет. Если захочешь, договорись с хозяйкой, ее телефон я тебе оставлю, и живи дальше. Сто пятьдесят в месяц — не слишком дорого для Москвы. Скажешь ей, что я уехал, а ты моя сестричка, ну или еще что-нибудь придумаешь, ладно?
— Если ты до конца месяца так и не объявишься, вряд ли я буду в состоянии что-нибудь придумать, — говорю. — Чего-чего, а мыслительных способностей у меня к тому времени наверняка поубавится… Впрочем, ладно. Это я не к тому, что… В общем, про квартиру и хозяйку я, считай, все поняла, рассказывай дальше.
Он рассказывает. Говорит что-то про деньги, которые лежат в какой-то там дурацкой тумбочке, про свой мобильный телефон, которым я могу пользоваться — дескать, не пропадать же игрушке и кредиту! — про Михаэля, который скоро вернется с курорта и будет рад моему звонку, а если я вдруг захочу уехать в Германию, может устроить, запросто, ему — раз плюнуть. Заодно вспоминает про телефоны «наших» — накхов то есть, людей субботы. Которые якобы помогут, если что. Ну вот чем, чем, интересно, они мне помогут?! Бред собачий…
